День 14 августа — медовый Спас, и совсем не медовый фирменный поезд «Крым», настолько фирменный, что в нём даже иногда удаётся дышать: туалет плацкартного вагона воняет весьма старательно, но его пыл всё же охлаждает свежий воздух, поступающий через несколько вентиляционных отверстий в мутных, с причудливым узором окнах. Невынутые осколки мелодично позванивают внутри двойного стекла, мы сидим у окошка, пытаясь разглядеть, что за ним, и считаем тягучие минуты. Проводнице скучно, она курсирует по вагону, но мы молчаливы и неотзывчивы. Всего четверть суток — и неопределённого цвета голубой вагон, немытый со «времён Очаковских и покоренья Крыма», катится себе дальше вместе со всем поездом, уже без нас, — впрочем, других пассажиров там и не было.
Мы же, расправив плечи и выдохнув наконец остатки романтики дальнего следования, спешим навстречу городу, навстречу своим, навстречу лохматой звонкой Зосе, навстречу белоснежной гречихе, от аромата которой кружится голова, деревне с загадочным названием Торкуновка — в ней я впервые в жизни пью парное молоко, — навстречу загадочному адыгейскому сыру и — о, московский дефицит! — соде, обыкновенной соде, два кило которой мы через несколько дней мужественно оставим гостеприимным родственникам… Смех, рассказы, дачи, прогулки, сквер с танком, «Дворянское гнездо» на берегу Орлика, два кладбища, магазины, рынок — вкуснющие персики аж по 18 рублей кило! Две штуки вышло на 3,60, капает с рук, жарко, сладко, косточка выскальзывает из рук, и последний укус оказывается в пыли… хоть плачь! Братья-сёстры, знакомо-незнакомые, шумные, такие свои и такие «не такие» (все дружбы и все размолвки ещё впереди!), но мне отчего-то интересней со взрослыми…
Обратная дорога — хмурая, билетов до Москвы нет, берём на проходящий до Тулы (ура, как раз накупим там тульских печатных пряников!), пересадка под дождём на электричку до Москвы (прощайте, пряники, не судьба…), ночь — без задних ног…
Утро встречает маленькими лебедями. Телевизор не переключает программы, сколько ни крути ручку — картинка щёлкает, расправляется, лебеди на месте. Потом дрожащие руки на экране, невнятные речи. Дух захватывает от собственной смелости: хватаю Смену 8М, ещё осталось несколько недощёлканных кадров, с балкона, пригибаясь, чтобы никто не заметил, торопливо щёлкаю, как гусеницы скрежещут по асфальту будущей МКАДы, в девичестве Кольцевой, — только бы никто не заметил, только бы никто не заметил! Из неведомого ниоткуда материализуется Эхо Москвы, тревожно пулемётящее новостями. Звонок: «А вы вообще собираетесь у нас учиться???» — ой, конечно, я же совсем забыла, что надо отвезти оригинал аттестата! Едем с папой по незнакомой, чужой Москве, в институте пусто, отдаем документ, руки трясутся, как у всего ГКЧП, вместе взятого, — меня не вычеркнули ещё из списков? Нет, всё в порядке, приходите, — до самого понедельника 2 сентября не отпускает страх, а вдруг нет, а вдруг…
Кошмар, на улице Язов! Трое, их трое — это только начало… Илья Кричевский… как звали ещё двоих? Почему я запомнила только это имя? Потом мы привыкнем, потом настанет арифметическая, геометрическая прогрессия. Мы привыкнем… 23 августа — ах ты боже мой, вот сейчас надо туда, на площадь, со всеми вместе! — Со всеми вместе надо было вчера да позавчера, — охлаждает мои восторги мудрая мама. «Надо было»! Ни минуты не сомневаюсь, что не пустила бы, что легла бы на пороге, поехала бы со мной… но я и не порывалась. Стыжусь ли этого? Стыжусь ли, что спасовала, не ринулась очертя голову в неизвестность? Нет. Нет, не стыжусь. Было так, как было, было советское прошлое, была перестройка, теперь же был страх, сильный страх, был гнев, было презрение, была радость всеобщей победы — и чувство сопричастности, несмотря ни на что, и гордости, и бело-сине-красные полоски, нашитые на сумку, можно было уже не прятать под локтем и не выставлять напоказ в подростковом протесте… Было незнакомое слово, которым первый президент публично (впервые!) назвал гэкачепистов и которое я, не ведая, что бранное, вдохновенно пересказала дома… Были надежды, была свобода, была юность… Никто не отнимет у меня моих девяностых — ни разу не лихих, но тысячу раз свободных! Они у меня были. Они у меня есть.
Они у меня есть.
20.08.2018, Москва
P.S. Фотография с балкона получилась размытой, но виден яблоневый сад, и угадывается кольцевая дорога. Танков на ней нет. Нету танков, понимаете?
